Было это в конце 90-х.
Звонит мне как-то давняя знакомая моих родителей с просьбой. У неё сын хочет поучаствовать в лотерее на получение грин-карты, услуги, с гарантией непременного выигрыша, предоставляет некая московская контора, - в связи чем, не могу ли я съездить к ним в офис и посмотреть, что там к чему, и стоит ли вообще доверять этим гешефтмахерам.
Дело было пустяковое, и я согласился. Контора располагалась на первом этаже в угловом здании на Тверской заставе: одна комната, пустые стены – без календарей и фотографий, потасканная мебель, копир и факс – всё убранство. Обстановка более чем технологичная: при первом же шухере можно сматываться через окно, не жалея ни о чём оставленном.
В комнате трое – девушка-секретарь и два парня с густой щетиной и компанейским нравом, которому легко поддаться, чтобы потом крепко пожалеть о своей доверчивости. Я, чтобы скрыть цель визита, интересуюсь условиями получения карты, добавив, что делаю это не для себя. Они быстро объясняют, какие документы следует принести. Мы прощаемся.
В тот же вечер я звоню с отчётом. «Интерьер конторы соответствует её назначению: это действительно махинаторы, другого, впрочем, от тех, кто химичит с американскими иммиграционными документами, сложно ожидать».
Моя визави не удовлетворена: её опасения только усилились. «Слушай, а ты сам не хочешь получить гражданство США?» Уловка столь очевидна (я, рискуя деньгами и свободой, должен на собственной шкуре проверить, стоит ли её сыну впутываться в эту авантюру), что мне даже становится неловко за неё. Впрочем, ставки (благополучная судьба единственного ребёнка) слишком высоки, чтобы заботиться о своём реноме в глазах какого-то пацана.
«Нет, спасибо», - отвечаю размеренно и вежливо.
«Как – тебе не нужна грин-карта?» - искреннее недоумение перемешивается с настоящей досадой: глупенькая с виду рыбка соскакивает.
«Зачем? Я хочу жить в России», - добавляю я пафоса.
«Но здесь же нет никаких перспектив!» - в ход идёт тяжёлая артиллерия, против которой всё - прах.
«Не скажите», - теперь главное – держаться любой ценой.
«Жаль. Ты не понимаешь, чего ты лишаешься», - тон становится мягче.
«Что ж, это будет моя ошибка», - я намеренно беспечен.
«Ладно, но ты всё же подумай», - она оставляет за собой последнее слово.
«Конечно», - я отбоярился и потому могу позволить себе гуманность.
