В отрочестве, как это и положено временем и конституцией, меня посещали эсхатологические настроения.
Я видел несовершенство дольнего мира, представлявшегося мне погрязшей в бессмысленности зловонной кучей, вызывающей более гнев, чем сострадание. Я знал путь к исправлению, выздоровлению и спасению.Знание это было твёрдым и кристальным. Оно казалось мне столь неотразимым и ясным, столь убедительным и молниеносным, что становилось даже неловко, как сознание смертного человека могло вместить эту великую тайну всемирной истории.
Я был готов вырвать человечество из его оков. Трубный глас вот-вот должен был раздаться над истерзанной планетой, глас, после которого всё будет иначе. Уста уже сводила нетерпеливая судорога призыва, не хватало лишь трубы.
Я был вполне современен и потому не рассчитывал на долгий путь проповедника, переходящего от порога к порогу, медленно подымающего потерявшееся племя. Альтернативой этой муравьиной работе было телевизионное выступление: многомиллионная аудитория будет расплавлена и потрясена словом Истины, пролившимся с экрана.
Значит, мне надо попасть на телевидение – естественно, Центральное. Жизнь в провинциальном городе таких возможностей не предоставляла, но я не отчаивался, уповая на стечение обстоятельств. Рано или поздно это состоится: от начертанного не уйти.
Пока я строил планы и оттачивал предстоящую Нагорную проповедь, отечественные масс-медиа не стояли на месте. Надтреснутое тело советского ТВ пошло скорыми побегами новых, прежде немыслимых передач, в числе которых оказалась «Будка гласности», потрясающее изобретение наступающего эгалитаризма. В течение одной минуты любой, зашедший в передвижную комнатку, мог высказать urbi et orbi всё, что накипело.
Обычно ошалевшие от возможности попасть в телевизор передавали приветы родным и корчили рожи, особенно те, кто помоложе, но однажды в эту будку зашёл молодой человек лет восемнадцати.
Он был мрачен, бородат, сутул. Вскинув печальные глаза, он заговорил о страшном грядущем, о том неизбежном, что предупреждали великие пророки и философы, из которых был упомянут лишь Ницше. Он глухо вещал о грехе, покаянии, возмездии и гибели…
Он говорил о том, о чём хотел сказать я! Я чувствовал себя обманутым и обокраденным. Я ненавидел его и стыдился, что ему удалось не только прочитать мои мысли, но ещё и опередить меня. Я был унижен и раздавлен.
Но самое ужасное ждало меня впереди. После того, как бородатый плагиатор закончил и вышел, после того, как человечество услышало, пусть и в несовершенной форме, то, что должно было перетряхнуть его жизнь до последней глубины, - ничего не случилось. В будку вошёл новый человек, привычно начавший: «Привет, меня зовут Серёга! Я сейчас в Москве и хочу…»
Земля не содрогнулась. Мир не рухнул. Мой План, мой великий замысел провалился.
