наша Классная выходит на пять минут и пропадает. Некоторое время мы сидим тихо, но, поскольку возращение учителя задерживается и ясно, что никакой учёбы больше не будет, мало-помалу нас одолевает беспокойное возбуждение, когда не хватает просто болтать с соседом, но надо непременно носиться по кабинету, задираясь и скандаля.
Я не собираюсь отставать от одноклассников и потому, выскочив в проход между партами, принимаюсь доводить Сашу Петрова – высокого, чуть полноватого парня с пухлыми губами и развинченной походкой.
Саша считается у нас самым даровитым: он давно и прочно вырос из куцых штанишек начального образования, читает серьёзные «взрослые» книги и не скрывает своего снисходительного отношения к нашей Классной.
Она его тоже не любит: отдавая должное его способностям, неизменно ставит за поведение три, отчего он – единственный на всю школу отличник с таким странным перекосом оценок: этакий интеллектуал-хулиган, провоцирующее сочетание.
Прежде я бы, пожалуй, попенял Классной на её уравнительный подход к личному составу, когда привечаются не хватающие звёзд к неба середняки, и вражду к чужой оригинальности… Но сейчас я понимаю, что, если тебе доверено тридцать с чем-то душ, чем-то приходится жертвовать: либо пытаться сделать процесс обучения увлекательным для одного Саши, либо научить сносно читать, писать и считать серую ученическую массу.
Чтобы раззадорить Сашу, много усилий не надо. Несколько оскорбительных словечек, и вот он уже гоняется за мной по классу. Я уворачиваюсь как могу, но его длинные руки грабастают меня, приподымают над полом и бросают. Я падаю на спину, успев в последнюю секунду уберечь от удара затылок.
Мне кажется, что я рассыпался на части, но видимых повреждений нет, и с трудом, осторожно я встаю и ковыляю к своему стулу. Я стараюсь делать как можно меньше движений, опасаясь внутренних переломов. Шум вокруг как по команде стихает; кто-то убегает за Классной.
Она врывается в класс с багровым, перекошенным от гнева лицом, повторяя своё любимое слово – «ЧП». Тогда я не выносил его на дух, замирая от этой чавкающей аббревиатуры, теперь я знаю, что детская жизнь – это действительно одно большое ЧП.
Я уже могу передвигаться, потому нас, по отдельности, вызывают в директорский кабинет, который находится двумя этажами ниже, для «проведения следственных действий». Меня приглашают первым. Директора нет на месте, но есть завуч, которая, вместе с Классной, расспрашивает о подробностях. Я скупо рассказываю, переживая самые приятные минуты во всей этой истории: мне сочувствуют, сопереживают. Мы с удовольствием перебираем, какой жестокой кары достоин Саша Петров, который, конечно, избежит, по малолетству уголовного наказания, но, как минимум, на учёт в детскую комнату милиции попадёт.
Я возвращаюсь в класс, продолжая принимать положенные жертве жестокого насилия знаки внимания. Боль постепенно проходит, и жизнь мне уже не кажется мрачной: я прикидываю, какие дивиденды ожидают меня дома, когда родители узнают, что со мной произошло.
Катастрофа случается внезапно. Меня второй раз вызывают в директорскую. Я, ожидая, что меня позвали, чтобы совместно стыдить Сашу, иду туда с лёгким сердцем, но, по лицу Классной, ясно, что ситуация поменялась радикально.
И действительно, пока я прихожу в себя в классе, Саша рассказывает свою версию инцидента, которая отличается от моей не сильно, - отпираться он и не думает; единственная разнившаяся деталь – мотивация: он не просто напал на меня, но потому что я обзывался нехорошими словами. Слова эти распространены в детской среде точно так же, как и во взрослой, но официально считается, что я не могу их знать и тем более употреблять.
Так, в один момент, я перестаю быть достойным сочувствия и поддержки мальчиком и превращаюсь в фигуранта отдельного дела: Классная настолько разозлена, что обещает обязательно поставить в известность родителей – о том, кем на самом деле является их сын.
Я в панике: так здорово начинавшаяся история оборачивается совсем скверно. Теперь моё единственное желание, чтобы всё это каким-нибудь чудесным образом рассосалось. Но Классная, словно угадав мои молитвы, требует от Саши, чтобы он отправился ко мне и непременно извинился лично.
Мы одеваемся и выходим на вечернюю январскую улицу. Саша идёт с неохотой, предчувствуя гнев чужих людей, у которых едва не покалечили ребёнка, но если бы он знал, с какой неохотой иду вместе с ним я: разоблачение неизбежно, о том, что со мной сделают, узнав правду, не хочется и думать.
Я проклинаю судьбу, считая, что два происшествия в день – это несправедливо и бесчеловечно, но вдруг полоса моих неудач оканчивается: родителей дома не оказывается. Вместо них нас встречает мой дед – невероятно добрый, удивительный человек. Саша пытается что-то объяснить, срывается, плачет, я плачу вслед за ним.
Дед, из сбивчивых объяснений восстанавливая ход событий, понимая, что речь идёт об очень важном для этого растоптанного раскаянием школьника, прощает Сашу. В глаза деда – слёзы. Мы спускаемся проводить Сашу. Он уходит по заснеженное дороге, и, смотря ему вслед, я чувствую огромное облегчение: наконец-то этот проклятый день заканчивается.
Но радоваться ещё рано. Назавтра Классная первым делом выясняет, как прошло покаяние. Мы, перебивая друг друга, бодро докладываем, что всё в порядке: выслушали и простили, добавив по глупости, кто именно это сделал.
Классная недовольна: Петров должен сходить ещё раз, чтобы извиниться именно перед моими родителями. Саша растерян, я тоже. Я с надеждой смотрю на Классную, веря, что она передумает, но, по тому мстительному удовольствию, с которым она требует от Саши повторного появления, ясно, что она от него не отстанет.
И Саша снова идёт ко мне домой, и снова встречает там моего деда, который, несмотря на свою кротость, изумлён этим длящимся издевательством над человеком. Дед запрещает Саше больше приходить, и Саша не решается ослушаться этого запрета – к искренней моей радости.
Но ещё не раз и не два Классная станет спрашивать Сашу, увиделся ли он с моими родителями. Он будет краснеть и молчать. Эта игра продолжится до мая, когда, окончив на все пятёрки третий класс, Саша переведётся в другую школу.
