Им немного за двадцать сутуловатый брюнет со склонностью к рыхлой полноте в недалёком будущем и блондинка с отменной фигурой и крупным носом. Они не похожи на супругов, скорее, просто выехавшие на отдых юноша и девушка, встречающиеся не первый год и сбежавшие от рутины затянувшегося романа на адриатическое побережье.
Погода облачная с крепким ветром, но для этих мест такой набор сущее благо: в послеобеденную жару не до красот прикрывающей бывший венецианский порт цитадели. Надо бы радоваться, с замиранием сердца глядя на ревущие в тридцати метрах книзу волны, наслаждаясь мощью расходившейся стихии, но пара напряжена и немногословна.
Причина этого напряжения – девушка: она сегодня очевидно не в духе, отчего шатание по старым камням превращается в ожидание терпкого скандала. Так бывает, когда оба предчувствуют, что гроза неизбежна и пытаются её оттянуть, отложив выяснение отношений до вечера, но искра проскакивает внезапно.
Девушка, которая прежде с плохо скрываемой скукой бродила среди брустверов фронтального бастиона, поднимается на верхнюю площадку и замечает расщелину в стене, которая прежде, по-видимому, была орудийным портом.
В эту расщелину можно забраться, чтобы, приняв позу пособлазнительнее, сняться на фоне морской глади и дальнего мыса. Девушка сбрасывает бежевые сандалии, обнажая ступни со вздувшимися венами, прислоняется к камню, впервые за всё время пребывания в цитадели улыбается – широко, солнечно, призывно – улыбается не для юноши, а для истории и просит: «Сфоткай меня».
Юноша делает несколько снимков, стараясь захватить объективом и эту предназначающуюся не ему улыбку, и ладную фигуру в обтягивающем бледно-розовом нефабричном платье, и голубую гладь, и мыс, и, главное, эту неожиданную и счастливую перемену настроения своей спутницы.
Юноша понимает, что тут нельзя облажаться, потому отступает, выгибается, подпирает противоположную стену, наводя нужный ракурс: потрафив ей сейчас, можно рассчитывать, что гроза, собиравшаяся с утра, минует окончательно…
Но чему назначено – того не избежать. Закончив со съёмками, юноша передаёт девушке фотоаппарат. Та – придирчиво и быстро – листает последние снимки и оказывается очень ими недовольна: картинка непоправимо поехала, все усилия – поза и улыбка – пропали даром.
Девушка сухо произносит: «Зачем нам вообще брать с собой фотик? Можно таскать один футляр – результат тот же». Потом резко, почти швыряя, отдаёт фотоаппарат юноше и срывается с места – убегая прочь вниз, сжавшись в обиженный комок.
Она настолько задета и разочарована, что у неё нет сил сейчас даже ругаться, ей просто надо проплакаться в одиночестве, чтобы потом взять своё и превратить наступающий вечер для своего криворукого спутника в один сплошной ад.
Я смотрю на эту короткую сцену и вспоминаю давних своих спутниц с их обидами и претензиями. Не могу сказать, что я сочувствую юноше – сам виноват: можно быть либо всадником либо лошадью, он предпочёл стоять на четырёх конечностях.
Скорее, я переживаю за девушку: она, как и положено всем нам, полагает, что достойна большего, гораздо большего, что этот «тюлень» отнюдь не венец её женской карьеры, что это временный вариант, что будут совсем другие мужчины – сильные, волевые, настоящие…
Ничего не будет, ничего не повторится. Эта цитадель и это море, и этот облачный день, и эта свежесть и способность нравиться, пусть лишь на фото, – все они случаются только однажды.
