любопытен в том числе и тем, что позволяет рассеять кое-какие иллюзии, вызванные неумеренной поступью технического прогресса.
Развитие социальных сетей и появление массового неподцензурного контента, над которым не властны ни редакторы, ни кураторы, сподвигло теоретиков политического процесса на оптимистические заключения, сводящиеся к тому, что у авторитарных режимов руки оказываются коротки справиться с собственной оппозицией.
Это прежде вынужденная эмиграция если не лишала политика полностью возможности общаться с народными массами, то, по крайней мере, существенно затрудняла это общение. Сейчас же ни на какой рот уже не накинешь платок, и выдавленный на периферию лидер протеста, благодаря вездесущему Интернету, продолжает диалог со своими сторонниками и потенциальными союзниками.
Гоните его в дверь – он придёт в окно, причём придёт так, что не покажется мало: запретное слово обладает десятикратной притягательностью, которая дистанционно коронует изгнанника, отчего ему достаточно лишь пересечь границу родной страны, чтобы с триумфом войти в столицу…
Таково было примерное содержание этих теоретизирований, опровергнуть которые было невозможно, спорить же бессмысленно: правота казалась самоочевидной и над судьбой обречённых автократов оставалось лишь меланхолично грустить – сами себе злые буратины.
Но тут история неожиданно выкинула коленце, устроив натуральный эксперимент на отечественной почве. Давно точившие на несгибаемого Навального зубы власти, не решающиеся закрыть его по-настоящему, придумали-таки способ, как обузить Алексея Анатольевича.
Домашний арест и судебный запрет на сетевую самодеятельность должен был, по замыслу организаторов ужесточения режима, запечатать Навальному уста. Но, разумеется, не тут-то было: с минимальными потерями мощный глас «агитатора, горлана, главаря» доходит в наши сумрачные норы – так, словно ничего и не было.
Более того, обошедший простоватую охранку оппозиционер, который каждым своим постом и каждым твитом бросает вызов всей путинской судейско-полицейской системе, приобрёл, благодаря запретам, дополнительную притягательность.
Короче, если сводить баланс, то Кремль должен кусать локти, а Навальный праздновать двойную победу: за себя лично и за торжество теории нового сетевого лидерства. Однако – «не всё так однозначно».
Выдавленный из офф-лайна Навальный, появляющийся на публике только в связи с очередным процессом, в котором он выступает в качестве ответчика, волей-неволей откатывается в маргиналию.
В то время, когда политика, например, в связи с выборами в МГД, делается именно на улице, где собираются подписи за кандидатов и проходит первичная агитация, отсутствие Навального оказывается заметным.
Не менее существенен и прерванный доступ к масс-медиа, прежде всего электронным: появления Навального в студии «Эха» или «Дождя» в прежнее время становились самостоятельными поводами, подтверждавшими его внесетевой статус.
Теперь же Навальный исчез – исчез из привычной картинки, и это обстоятельство, так или иначе, отодвигает его в тень. Суть нынешнего клипоориентированного общества: кто не мелькает, тот не существует. У Навального наметились проблемы с мельканием.
Понятно, что дальше будет только хуже: Навального станут забывать – вне зависимости от того, какие ещё громкие разоблачения он опубликует. Вынужденное перемещение в Сеть оказывается ловушкой, пусть и не такой быстродействующей, как предполагалось.
Словом, теоретики ошиблись: политик, чтобы оставаться таковым, должен не только читать одни и те же новости со своим народом, но и топтать одни и те же площади. Иначе выпадение из контекста неизбежно.
