Украинский язык, несмотря на то, что он близкородственен русскому, всё же обладает своей спецификой, которую порой довольно трудно передать в переводе: вроде и фраза простая, и всё понятно, а механическим калькированием корректного переложения не получается, приходится изобретать.
Здесь, впрочем, нет ничего удивительного: подгруппа одна (восточнославянские языки), но расходящуюся эволюцию никто не отменял. Гораздо любопытнее, когда такая непереводимость возникает внутри одного языка, точнее, между принадлежащими разным историческим эпохам его синхронными срезами.
Возьмём, например, знаменитое начало «Слова о погибели земли Русской», датируемое серединой Тринадцатого века.
Первая фраза, не способная никого оставить равнодушным, звучит так: «О светло светлая и украсно украшена земля Руськая!» В переводе Д.С. Лихачёва этот запев утраченной, по-видимому, поэмы принимает следующий вид: «О, светло светлая и прекрасно украшенная, земля Русская!»
Нетрудно заметить, что вариант Лихачёва не слишком удачен. Это касается и прямого переноса из одного текста в другой первого сравнения, и откровенно режущего слух удваивания корня со вторым сравнением.
Лихачёва, впрочем, не стоит ругать: Дмитрий Сергеевич, который должен был и осовременить средневековый текст, сделав его доступным ленивому и дремучему читателю, бегущему от всякой «ветхо-пыльной» древности, и попытаться передать своеобразие, «смак», оригинала, старался как мог.
Другое дело, что труд его был изначально обречён, поскольку нынешний русский литературный язык просто неприспособлен для транслирования этого чарующего плеоназматического архаизма, который, собственно, и составляет главное достоинство запева «Слово о погибели…»
Это для нас, по всем корректорским нормам, нельзя употреблять «масло масляное», но автор Тринадцатого века этого не знает, и потому его неосведомлённость оборачивается, на очередном витке стилистической спирали, недвусмысленным художественным открытием.
Но что позволено в Тринадцатом веке, в Двадцатом оказывается поводом к демонстрации переводческого бессилия, когда невозможно, уйдя от «прекрасно украшенной», заменив наречие любым иным синонимом, более или менее изощрённым, сохранить этот дразнящий аромат своенравной древнерусской речи.
