это ещё и история нарастающей стыдливости её носителей, которые, проникаясь здравым консерватизмом, вынуждены были всерьёз корректировать героическое прошлое своего государства, приноровляясь к изменившимся умонастроениям граждан.
Небольшой, но показательный пример. Картина художников Евстигнеева и Дмитриевского «П.К. Штернберг руководит обстрелом Кремля в 1917 году». На речном берегу, примерно в районе нынешнего ЦДХ, стоит одинокая гаубица, вокруг суетятся артиллеристы.
Худощавый черноволосый человек (вчуже – вылитый Троцкий), оторвавшись от бумаги, на которой, вероятно, начертаны стрельбовые таблицы, пронзительно смотрит в сторону древней твердыни. В его взгляде угадывается дерзкое: «Ужо тебе!»
На заднем плане – под пасмурным ноябрьским небом – можно различить Храм Христа Спасителя, кремлёвские стены и башни, дворцы и соборы, а также корпуса фабрики Эйнем. Дымка от рассеявшегося выстрела взлетает над Большим каменным мостом…
Картина, судя по классицистической манере, датируется пятидесятым годами, когда художники ещё не позволяли себе добавить немного импрессионистичности в произведениях на историко-революционную тематику.
Однако лично я видел её впервые: до сих пор в собраниях работ, посвящённых 1917 году, она мне не попадалась, несмотря на её старательную каноничность и отсутствие какого бы то ни было уклона: умерший в 1920 Штернберг не успел засветиться ни в какой оппозиции и был вполне почитаемым рыцарем Революции, который не нуждался в реабилитации.
Не было руководящего обстрелом Кремля Штернберга и в эпохальной двухтомной иллюстрированной истории Москвы, которая, будучи выпущенной к 840-летию столицы, подводила итог всего советского москвоведения.
Более того, в самой «Иллюстрированной истории» бомбардировка Кремля революционным народом вообще не упоминается – ни в тексте, ни в сопровождающих его картинках. Что выглядит вдвойне странным, поскольку факт применения артиллерии против антибольшевистских сил секретом никогда не был.
Во-первых, об этом можно было узнать в посвящённом московскому вооружённому восстанию фильме Веры Строевой «Сердце России», вышедшем на экраны в 1971 году. Во-вторых, авторы «Иллюстрированной истории», поместив карту боёв, где обозначены не только места расположения красногвардейских батарей, но и секторы, по которым вёлся огонь, невольно проговариваются сами.
Подобная щепетильность вполне понятна. Рассказывать в юбилейном издании о том, что новые хозяева столицы начали своё правление примерно тем же самым, чем, например, отличился Тохтамыш, взявший в осаду летом 1382 года Кремль, не слишком уместно.
Военная необходимость – военной необходимостью, но шмалять по национальной святыне, чтобы выкурить оттуда засевших юнкеров, которые, будучи безусым пацаньём, на матёрых злодеев совсем не походили, - деяние маловдохновляющее для потомков.
Именно поэтому и было принято решение, в отделе об установлении Советской власти в Москве, ограничиться только не вызывающей смущение ума информацией: жертвенность восставших, коварство обороняющихся, помощь балтийскими матросами из большевистского Петрограда.
В эту схему Пётр Штернберг со своими артиллеристами на будущей пешеходной зоне имени Капкова не вписывался никак. Он, если говорить откровенно, ни в какую схему не вписывался, поскольку картина Дмитриевского и Евстигнеева, помимо недвусмысленного резкого отторжения (Кремль – это Кремль, по нему стрелять нельзя, просто нельзя), вызывала ещё очень нехорошие ассоциации.
И дело не только в прорвавшейся помимо воли живописцев инфернальности самого большевика-астронома, перед которым расстилается беззащитная Святая Русь, а глупые ваньки в серых шинелях, не ведая, что творят, подносят и подносят снаряды.
Вторая неизбежная ассоциация – это 1941-й и нацеленные на Москву германские орудия. Да, тогда, по счастью, до Кремля было чуть дальше и на прямую наводку выкатить не получилось, но от сопрягания двух этих образов не уйти, слишком наглядно.
Словом, всё под спуд – и Штернберга, и его товарищей-артиллеристов, и методы по-настоящему революционной войны от московского штаба восстания: в позднесоветское время для них места уже не было. Большевики хотели выглядеть респектабельно.
