вынужденная объяснять происхождение Древнерусского государства, столкнулась с очень непростым вызовом.
Привычные для дореволюционного времени представления о призвании варягов и Рюрике, как родоначальнике династии и державы, были отвергнуты категорически и гневно по причине умаления достоинства русского народа, который, сотворив Октябрьскую революцию, и с собственным государственным устройством мог справиться без выписывания иноплемённых специалистов.
Однако столь резкий разрыв с предшествующей традицией означал существенную перестройку хронологии и смену приоритетов, фактически дезавуируя «Повесть временных лет» и прочие летописные источники, которые не только рассказывали о Призвании в 862 году, но и выводили из этого всю последующую историю.
Иначе говоря, первой столицей Руси был Новгород, где княжил ютландец Рюрик, потом Олег отправился в Киев, взял город, объединив страну и положив исток великому – тогда только по территориальному охвату – государству восточных славян.
Да, Киев был той точкой, после которой будущая Россия приняла свои привычные очертания, но импульс созидания и объединения исходил с Севера, который таким образом превращался в ядро Древнерусского государства.
Полностью отвергнуть этот факт советские медиевисты не могли, потому – для сопряжения ментального разрыва – ими была выдвинута примиряющая теория о двухядерном происхождении Руси, когда, наряду с северным, существовал и южный центр формирования государственности, причём постепенно южный центр, локализованный в Среднем Поднепровье, оказывался ведущим, а Великий Новгород аккуратно сдвигался на периферию.
Чтобы подкрепить научное новаторство, от которого Нестор сотоварищи могли перевернуться в гробы, приходилось активно порочить потомков Рюрика, называя их не иначе как «дом Рюриковичей» в иронических кавычках, а также выдвигать смелые предположения о прерванной полянской династии, о которой не сохранилось сведений, но которая непременно должна была существовать: какое протогосударство без своего правящего класса.
Эти открытия советской исторической науки были поддержаны в соответствующих инстанциях, которые тем самым полностью закрыли норманнский вопрос своим административным весом. Казалось бы, победа была окончательной, тем более что и средняя школа послушно транслировала концепт о колыбели Древнерусского государства в землях полян, но тут своё веское слово сказал тот, кто должен был оставаться покорным и молчаливым, т.е. сам фактологический материал.
Советская историография, вольно обращаясь с источниками, породила не мощную альтернативную теорию, но ущербного калеку, который мог существовать только с помощью вненаучных, внедискурсивных костылей.
И действительно, вычёркивая разом Рюрика и его потомков из процесса зарождения Древнерусского государства, советские историки, будучи людьми профессионально честными, не стали сочинять им замены в виде равновеликой когорты деятелей, но свели весь процесс к анонимному, безличностному переходу от первобытнообщинного строя к раннефеодальным политическим образованиям.
У советских историков действовали не люди, но структуры и тенденции, которые, спору нет, весьма важны для теоретического обобщения, но не способны передать историю прежде всего как драму судеб и череду поступков.
Вместо чёткой и понятной череды правителей и связанных с ним этапов становления Руси («Рюрик родил Игоря, Игорь родил Святослава, Святослав родил Ярополка и братьев его»), когда генетическое родство оказывается той осью, на которой выстраивается в строгой последовательности временная канва, советский гражданин получил очень смутную картину, в которой оказались перемешаны не только имена или события, но даже столетия.
Хаос князей, возникавших из ниоткуда и пропадавших в никуда, которые не были членами одной семьи, но существовали совершенно отдельно, без многоэтажного родства и свойства, только усугублял ситуацию…
Такая история не вызывала ни интереса, ни отклика, превращая первые героические столетия, подлинно былинные времена в то, что должно быть как можно скорее пролистано и забыто. Потому нет ничего удивительного в том, что, стоило идеологическому гнёту ослабнуть, и советская концепция происхождения Руси была тут же сдана в архив.
История, которой позволили быть персоналистской и уникальной, тут же вернула Рюриковичей на их законное место, не слишком заморачиваясь по поводу достоверности их появления в нашем Отечестве.
Легенда о призвании – это всего лишь рубеж, позволяющий отделить долетописную Русь от летописной. Да, к 862 году могут быть предъявлены серьёзные уточнения, но такая дата – в смысле восприятия собственного прошлого – гораздо лучше, чем размытое «вторая половина Девятого – начало Десятого века».