он обязательно это сделает – как бы ни были велики цензурные рогатки и редакторские препоны, сколь бы злобно ни надзирали, сколь бы тщательно ни законопачивали.
Лишний раз в этом убедился, пересмотрев фильм Василия Ордынского «Красная площадь», посвящённый созданию Красной Армии, снятый по сценарию Валерия Фрида и Юлия Дунского. Что двигало кинодраматургами, когда они работали над этим государственным заказом, который должен был, по-видимому, выйти к пятидесятилетию РККА, но слегка задержался с премьерой?
На первый взгляд, ими ничего не двигало: по-быстрому написать стандартный юбилейный сценарий, типичное «Взвейтесь-развейтись», получить гонорар и забыть эту тупую халтуру как страшный сон.
Но сценаристы не были просто очерствевшими профи, которых не интересовало ничего, кроме гонорара. Напротив, Дунский и Фрид обладали собственной гражданской позицией, вполне оппозиционной, надо сказать, и эту позицию скрывать не собирались, более того, были намерены её выразить – но не обтекаемой статьёй в киношной прессе или открытым самиздатовским письмом, а так, как они умели лучше всего – сочинив сценарий, где их точка зрения окажется представлена с максимальной полнотой.
Что же волновало Дунского и Фрида во второй половине 60-х? Их волновала ползучая реабилитация сталинизма, когда разоблачительный угар ХХ века стал потихоньку выветриваться и Генералиссимус начал постепенно возвращаться в медийное поле.
Подумать только, ещё совсем недавно имя Сталина не могло появиться в массовой печати (так, например, на вышедшей в 1963 году посвящённой главному сражению Второй Мировой войны марке само название его было изменено с привычной нам «Сталинградской битвы» на «Битву на Волге» и даже медаль «За оборону Сталинграда» пришлось убрать – чтобы не смущать запретным словом), а теперь то тут, то там вспыхивают разговорчики про сталинские заслуги: мол, были, конечно, и репрессии, но были и победы, доставшие, безусловно, дорогой ценой, но такова трудная поступь истории.
Для Дунского и Фрида, отсидевших в своё время по 58-й статье, такие разговоры были прямым оскорблением: оба они ненавидели Сталина искренне, так же, как презирали сейчас его набирающих силу поклонников, которые прежде предпочитали помалкивать, а нынче осмелели.
Всем этим любителям Генералиссимуса необходимо было ответить, причём сделать это достаточно громко и чётко, чтобы не только услышали, но чтобы обязательно проняло. Казалось бы, задача в тогдашних условиях неразрешимая: никто не позволит вести публичную дискуссию со сталинистами, никто не даст прилюдно ниспровергать их кумира ещё раз: стране слишком дорого обошлись хрущёвские разоблачения культа, потому линия партии на сегодня – не обострять.
Но, как уже было замечено, если человеку есть, чем поделиться, он поделится, и Дунский и Фрид нашли способ, как сказать своё веское слово всем любителям вылизывать сталинский сапог, причём сделать это таким образом, что формально подкопаться невозможно.
Для этого в свой сценарий, который позднее станет фильмом «Красная площадь», они ввели поразительный сюжет, прямо отвечающий на все вопросы по поводу сталинских заслуг и их цены. Итак, действие второй части картины разворачивается летом 1919 года на Восточном фронте. Красные собираются перейти в контрнаступление и разбить Колчака. Первый удар наносит дивизия под командованием начдива Кутасова, комиссаром в которую назначен Дмитрий Амелин. Это уточнение достаточно важно, потому что в то время комиссар не только отвечал за моральную обстановку во вверенных войсках, но и непосредственно контролировал своего командира: под приказом непременно стояли две подписи – командирская и комиссарская; при отсутствии одной из них приказ был не действителен.
Перед начдивом стоит крайне непростая задача: у белых мало того что перевес в силах, так их от красных отделяет река, которая становится дополнительной преградой. Кутасов понимает всю сложность и потому придумывает красивый и жестокий план.
Через реку перекинут железнодорожный мост, который, по причине важности его для обеих сторон, до сих пор не разрушен. Кутасов предполагает бросить через этот мост в прорыв бронепоезд вместе со стрелковым батальоном.
Белые решат, что враг перешёл в наступление, и попытаются ликвидировать образовавшийся плацдарм, перетянув для этого резервы с других участков. Однако никакого наступления не будет: бронепоезд и батальон – это фигуры, которыми намеренно жертвуют, чтобы ввести белых в заблуждение.
Пока колчаковцы станут уничтожать красный отряд, которому, естественно, приказано стоять насмерть – до последнего человека, основные силы дивизии форсируют реку на самом тихом и удобном участке, чтобы уже оттуда нанести победный удар.
Этим планом, безупречным с точки зрения оперативного искусства, но абсолютно неприемлемым с моральной точки зрения, Кутасов делится с комиссаром. Амелин резко против: его смущает не необходимость пасть смертью храбрых, но обман, который неизбежен в отношении отвлекающего отряда: они не знают, что их уже цинично списали, что из боя никто из них не вернётся.
Кутасов убеждает Амелина и так, и этак. На все доводы нравственного порядка обязательно находятся аргументы практического свойства: никак иначе победить колчаковцев нельзя. Амелин вынужден согласиться, бросив перед этим знаменательную фразу, что нельзя строить новое общество такими нечистыми методами.
Амелин подписывает приказ, но выторговывает себе условие: с обречённым батальоном вместе отправится он – комиссар дивизии. Кутасов, которому некуда деваться, в свою очередь, соглашается.
Далее всё идёт так, как спланировал начдив: белые клюнули на брошенную им приманку, впрочем, ещё бы они не клюнули – не каждый день в распыл пускается бронепоезд и четыре роты живых душ; красные переправились безо всякого сопротивления через реку; враг побежал; вслед за дивизией Кутасова в наступление перешёл весь Восточный фронт; обратный отсчёт до ангарской проруби начался.
Казалось бы, полная виктория, но, победив на поле боя, проведя блистательную операцию и запустив коренной перелом в Гражданской войне (через полгода после этого кутасовского броска партия перейдёт в эндшпиль, затяжной, но не более того), Кутасов проигрывает морально – причём проигрывает вчистую.
Во-первых, он теряет дружбу Амелина, который умудряется уцелеть, пережив контузию и поездку на дрезине бездыханным телом – остроумное обыгрывание концовки «Путёвки в жизнь». Кутасов жалко вымаливает у Амелина прощение, но так его и не получает.
Во-вторых, от Кутасова отворачивается жена, которая и прежде неровно дышала к Амелину, теперь же не смущается открыто признаваться тому в любви: в этом военно-полевом треугольнике бесчеловечный, но успешный Кутасов оказывается однозначно лишним.
В-третьих, Кутасов, как часть холодного военного механизма, не находит поддержки у зрителей. Чтобы подчеркнуть подлость того, что он сделал, сценаристы придумывают блестящую сцену, когда диктующий сообщение в Москву командующий фронтом Фрунзе интересуется, какие потери у Кутасова, ему сообщают («Батальон пехоты и бронепоезд»), и Фрунзе бросает телеграфисту: «Минимальные».
Это режущее словечко усиливает зрительское отчуждение: сложившие свои головы бойцы не удостаиваются даже доброго посмертного слова, никто не помянет их героизм, не оценит их жертвенность, они – расходный материал большого наступления.
Однако Дунскому с Фридом и этого мало: окончательно они добивают Кутасова в финале, когда постаревший бывший начдив, а ныне генерал-полковник ходит по кремлёвскому некрополю и наталкивается на захоронение своего комиссара.
В отличие от Кутасова, пережившего все бури середины века, Амелин погиб в августе 1941. И это обстоятельство ставит точку в их молчаливом споре: у Кутасова отказывают последние аргументы. Да, он всё делал правильно, но наши симпатии никогда не будут с ним.
И одновременно – с другой, гораздо более масштабной фигурой, которой в заслугу ставилось то, что оттолкнуло нас в Кутасове: Сталин тоже был эффективен, с этим никто не спорит, только какой ценой.
И если до того разговор шёл о довольно абстрактных материях, то Дунский и Фрид переводят его, средствами искусства, в предельно конкретную плоскость: вот те, кем пожертвовал Кутасов, это не винтики, это живые люди – с биографиями и лицами.
Точно так же поступал и Сталин – не щадя и не жалея, легко переступая ради великой цели. За это ему поют осанну, но вы, которые только что увидели маленького, в полосе одной стрелковой дивизии, Сталина, увидели и отвернулись, готовы ли простить большому Сталину за его успехи и достижения то, что он сделал? Или всё-таки нет…
У Дунского и Фрида получился очень сильный посыл, противостоять которому крайне непросто. Однако восхищение их мастерством будет неполным, если не учитывать, что вся эта антисталинская диатриба устроена под носом у высокого начальства, которое оказалось бессильно распознать крамолу и дало добро на запуск сценария.
Фантастика, просто фантастика.
