В книге Михаила Тихомирова «Древняя Москва», в главе, посвящённой экономической составляющей столичной истории, перечисляются, в порядке значимости, торговые пути, которые использовались московскими купцами.
На первом месте, как это ни покажется сейчас странным, находится не Днепр с его вошедшим в поговорку «из варяг в греки», не Волга-матушка, но Дон, который, для московского торгового класса, был батюшкой задолго до того, как там стали накапливаться маргиналы и девианты, взявшими впоследствии гордое имя казаков.
Причина такой значимости Дона заключается в том, что через него проходил кратчайший маршрут до Константинополя, важными пунктами на котором были контролируемые итальянцами Сурож (Судак) и Кафа (Феодосия).
Именно генуэзцы и, в меньшей степени, венецианцы, распоряжавшиеся в клонящейся к закату Византии Палеологов, как у себя дома, и стали главными коммерческими партнёрами московских торговых сотен, первой из которых, по значимости и влиянию, была Сурожская, чьё имя уже означало её специализацию.
В ту эпоху окно в Европу для Москвы, что не означало, впрочем, всей России, было на юге – в Черноморском бассейне: стратегические товары иностранного происхождения шли именно оттуда, через итальянские руки. Восток, открывавшийся через Волгу, был вторым по значимости.
Так продолжалось, к сожалению, недолго. Падение Константинополя и переход Крымского ханства под османский протекторат закрыл для Москвы эту важнейшую артерию, вынудив купцов к переориентированию на новое направление, а государственную власть – к установлению контроля над этим жизненно важным маршрутом.
Любопытная деталь: частный, в общем, случай ликвидации Ромейской империи, которая в середине Пятнадцатого века была бледной тенью самой себя, отразился существеннейшим образом отразился на судьбах всех так или иначе вовлечённых.
После захвата Константинополя османы создали свою могущественную державу, раскинувшуюся в трёх частях Света на несколько столетий. Запад, которого лишили пути на Восток и прежде всего в Индию, вынужден был, развивая мореплавание, совершать Великие географические открытия, захватывать континенты и устраивать колонии по всему миру.
Россия тоже не смогла отсидеться в стороне и, испытывая потребность во взаимовыгодном обмене, вынуждена была бороться за обладание балтийским побережьем. Пока основной товарный поток для Москвы шёл через Чёрное море, присутствие Ливонского ордена и датчан в Прибалтике, ганзейская монополия на импорт и экспорт не казались удавкой на государственной шее.
Когда же не зависящий от капризов сухопутных соседей балтийский путь на Запад стал единственным, молодому Российскому государству пришлось втянуться в длительную эпопею по присоединению Прибалтики.
Отвоёвывание волостей начал Иван Третий, который не только основывал форпосты, но и устраивал дальние рейды вглубь вражеской территории, однако задачи выхода к Балтике не решил и оставил её своим наследникам.
Задача эта носила поистине роковой характер, поскольку требовала от государства и общества колоссального напряжения сил: Россия ввязывалась в борьбу не с одной, пусть и мощной державой, но с целой командой стран, когда на смену выбывшей тут же вставала другая.
Два с лишним века – вплоть до Ништадтского мира, не считая нескольких более поздних войн, носивших затухающий характер, – Россия прорывалась к Балтийскому морю, исправляя нанесённую османами в 1453 году проруху.
Всякий русский государь, стоило ему почувствовать некоторую прочность под ногами и короткую передышку от повседневных забот, обращался к северо-западным делам, сжигая в этом безнадёжном добывании побережья невеликие наличные ресурсы страны.
Чем важен этот пример с балтийской эпопеей Российского государства? Тем, что он весьма наглядно показывает, что вариативность стратегий развития – в ходе реального исторического процесса – есть вещь, в значительной степени, иллюзорная.
И пока ты не обеспечишь свои коммуникационные линии, ты и твои потомки будут биться башкой, сознавая, что есть и другие задачи (то же пресловутое развитие институтов), но, если стена не пробита, если задача не выполнена, ни о чём ином ни помышлять, ни загадывать нельзя.
Колея, она же каторга.