«Вся кремлёвская рать» приводится высказывание Леонида Кучмы, который, определяя своё отношение к украинским националистам, сказал: «Они, конечно, большие украинцы, чем мы. Будущее за ними, нам ещё у них учиться и учиться».
На первый взгляд, это кажется странным: действующий на тот момент глава государства, сосредоточивший в своих руках всю полноту власти – политической и экономической, располагающий серьёзными информационными ресурсами, Кучма пасует перед группой горлопанов-активистов, за которыми нет равновеликой державной мощи.
Однако, если присмотреться внимательнее, то окажется, что едва ли не готовый капитулировать второй президент Украины прав, поскольку не менее важное значение для существования в качестве успешного политического субъекта, чем материальные и юридические активы, имеет идеология, которой ты либо обладаешь, либо нет.
Кучма такой идеологией не обладал: в возникшей на руинах Украинской ССР страны соперничали два концепта, носившие, по иронии судьбы, вторичный характер. Первым концептом было исходящее из Галиции требование сделать Украину частью Европы, для чего необходимо было сузить масштабы государства, отбросив всё советское наследство, мешающее присоединению к Западу.
Второй, менее влиятельный, представлял Украину органической частью большого Русского мира, отпадение от которого было трагедией, и эту трагедию, так или иначе, предстояло преодолеть, вернув утраченное единство.
Оба концепта были – при разности по географическому направлению – одинаковыми по сути, так как предполагали неизбежным и единственно возможным ирреденцию, которая означала ликвидацию Украины как самостоятельной цивилизационной сущности.
За Украину, которая, не валясь ни на Запад, ни на Восток, сохранялась во всей своей противоречивости и сложности, не выступал никто. Это стало причиной того, что Леонид Кучма, как государственный деятель, потерпел поражение.
Изначально Кучма, как патриот новообразованной страны, выбрал верную линию поведения. Украинская держава, выделившись из состава СССР, есть, но украинцев, т.е. тех, кто видит ценность именно в самостоятельном существовании Украины, без того, чтобы растворятся в более крупных организмах, по известному афоризму Кавура, ещё нет, их предстоит создать.
На это создание требует время, и Кучма был готов найти это время, выдвинув концепцию многовекторности, когда Украина, окончательно не прислоняясь ни к одному из полюсов, находясь в рискованном равновесии, должна породить ту самую генерацию украинцев.
Но время шло, а генерация не рождалась: общество по-прежнему делилось на две части – более громких националистов и менее заметных, но от этого не менее многочисленных русскомирцев, а третья сила так и не возникала.
Это подтачивало уверенность Кучмы, который, столкнувшись с идейной заряженностью своих оппонентов, прежде всего из национального лагеря, вынужден был с горечью для себя констатировать: «Можно десять, пятнадцать, даже двадцать лет виртуозно водить за нос Европу и Россию, всякий раз избегая окончательного решения – ты под кем, под Брюсселем или под Москвой? Но рано или поздно встанет вопрос: ради чего всё это? Если новая генерация украинцев так и не народится, если и через двадцать лет выбор будет по-прежнему стоять между националистами и русскомирцами, то какой смысл упираться?»
Идеологии интегративизма, которая могла бы успешно конкурировать с двумя другими течениями, на Украине не появилось, а без такой идеологии все усилия Кучмы оказались обречены: оттягивая с определением геополитической ориентации, украинский президент выполнял лишь половину потребной работы, на вторую половину возможностей не хватило.
Результат этого недостроя известен: когда отказ от многовекторности перешёл в практическую плоскость, страна раскололась, и теперь её уже не собрать.
