с «Историей Грузии», самими грузинами на русском языке написанной. На этот раз перед нами эпоха Великой Отечественной войны, точнее, как её именуют авторы, Германо-советской.
При описании событий этого времени перед грузинскими историками стоит немалая проблема, связанная с определением однозначного отношения к этой войне, которая, в избранной ими парадигме изображения эволюции Грузии как перманентной борьбы за национальное освобождение и преодоление имперского гнёта, искажающего душу народа, не может быть категорически квалифицирована либо так, либо этак и потому соответствующие параграфы имеют уклончивый, петляющий характер.
Проще говоря, авторы вынуждены блуждать в трёх крупных соснах. Сосна первая: массовое участие грузин в защите Советского Союза и разгроме нацизма. Сотни тысяч погибших, десятки тысяч награждённых, громкие святые имена Леселидзе, Кантарии, партизаны, действовавшие как на территории СССР, так и за его границами, – всё это не позволяет заклеймить «Германо-советскую войну» как позорную и абсолютно ненужную страницу в истории страны, вычеркнуть из памяти тех, кто не повернул штыки против Кремля.
Сосна вторая. Плотное и довольное массовое сотрудничество грузин с немцами, участие как эмигрантов, так и военнопленных в абверовских батальонах, использование грузинских воинских формирований в составе Вермахта в битве за Кавказ.
В рамках парадигмы перешедшие на сторону Гитлера – это несомненные герои антибольшевистской борьбы, продолжатели славных традиций 1921 года, но сотрудничество с нацистами – это однозначное пятно, потому финал посвящённого грузинским коллаборационистам фрагмента завершается рассказом о восстании на острове Тексел, в ходе которого грузины сражались уже против своих новых хозяев – немцев.
Третья сосна – это судьба так и не возникшего нового политического класса. В 1941 – 1942, когда германская армия шла от успеха к успеху, в Грузии местные интеллигенты начали совещаться насчёт организации государственного управления в освобождённой доблестным Вермахтом республике.
Нет, поднимать восстание, чтобы встретить теперь уже Гитлера-вызволителя, они не собирались, как не собирались и раньше времени устанавливать какой-либо контакт с германским командованием, благоразумно опасаясь агентов контрразведки, но сеть будущих магистратов и старост формировали, чтобы, когда красных вышвырнут из Грузии, тут же предложить свои услуги нацистам.
Авторы «Истории…» отдают должное этим усилиям, видя в них возрождение национального движения и ещё одну славную страницу, что вступает в прямое противоречие с воспеванием подвига грузин на фронтах Великой Отечественной.
Выходом из такого противоречия могли бы стать идейные наработки грузинской эмиграции, которая, не будучи связанной цензурой, обязана была выразить исчерпывающее и не допускающее кривотолков отношение к войне между Советским Союзом и Германией.
К сожалению, как свидетельствуют авторы, грузинская эмиграция оказалась бессильной, расколовшись по этому вопросу. Если социал-демократы не принимали германский национал-социализм, то национал-демократы, напротив, выступали за тесные связи с Германией, естественной союзницей в деле освобождения Грузии от большевизма.
Словом, в вопросе с «Германо-советской войной» всё сложно: и солдаты трёх грузинских дивизий в составе Закавказского фронта молодцы, и бойцы Остлегиона молодцы, и кандидаты в бургомистры тоже молодцы, потому что все служили процветанию и свободе Грузии.
А вот с чем просто, так это с этническими чистками в Грузинской ССР. Их не было вообще. В это трудно поверить, но сюжет с выселением турок-месхетинцев в «Истории…» не поминается ни разу.
Это тем более поразительно, что депортация турок-месхетинцев, произошедшая в 1944 году, носит уникальный характер, выделяясь из числа аналогичных акций сталинской эпохи. Если прочие народы выселяли либо за потенциальную склонность к предательству (как было с поволжскими немцами в 1941), либо по обвинению в массовом сотрудничестве с гитлеровцами (крымские татары, калмыки, чеченцы), то месхетинцам нельзя было предъявить ни первого (немцы откатились далеко на запад), ни второго (на оккупированной территории они не проживали).
Короче, турки-месхетинцы – жертвы державного произвола в чистом виде, которые заслуживают если не возвращения (в 1989 году Грузия, после погромов в Фергане, категорически отказалась принимать этот народ обратно, и союзные власти настаивать не стали, отправив месхетинцев в Краснодарский край), то хотя бы запоздалого сожаления: мол, ещё одно преступление тоталитарного режима, к сожалению, не последнее.
Но нет: старательное умалчивание о трагедии 1944 означает, что авторы «Истории…» внутренне солидаризируются с действиями тогдашнего руководства, исходя из следующего соображения: в советские годы в Грузию завозилось слишком много некартвельцев, потому изгнание месхетинцев и, соответственно, частичное выправление этнического баланса в приграничных с Турцией районах есть правильное и мудрое решение.
Прямо похвалить Советскую власть нельзя: это диссонирует общей разоблачительной тональности, потому просто не будем об этом упоминать: в 1944 на национальном фронте в Грузинской ССР всё было в порядке.
И то верно: «Покаяние» снимается про то, как угнетали картвельцев; про то, как картвельцы стали выгодополучателями угнетения, никакого «Покаяния» снимать не надо.
