сегодня вызывает у меня сильнейшее дежавю, словно бы я провалился ровно на тридцать лет назад в весну 1990.
Тогда «освободительная Перестройка» уверенно набирала ход, меняя нашу жизнь буквально с каждым месяцем. Только что закончились выборы в Верховный Совет РСФСР, в местные советы Москвы и Ленинграда, где уверенно победили оппозиционные Горбачёву силы, которые, после долгого пребывания в подвешенном состоянии, наконец-то получили прописку в высоких коридорах. Второй полюс власти, враждебный Союзному центру, институционализировался и готовился к решающей схватке.
Горбачёв, после долгих и запутанных манёвров, добился того, чего жаждал с самого своего избрания генеральным секретарём, превратив свою должность, с которой прежде его могло свергнуть арифметическое большинство в Политбюро, подкреплённое решением пленума ЦК партии, в казавшийся неприступным утёс: избавиться от президента СССР было уже не так просто.
Национальные окраины, уже полыхнувшие в Казахстане, Нагорном Карабахе, Грузии, Азербайджане, ощутимо дрейфовали в сторону независимости: Литва объявила о выходе из состава СССР, но пока сил по-настоящему вырваться у неё не было.
Наконец, завершилась монополия КПСС на политическую власть – после многочисленных митингов и мощного общественного протеста. Партии предстояло переформатирование, которое добивало некогда могучий организм, столько лет бывший становым хребтом советской державы.
Словом, всё внимание было поглощено тем, что происходит здесь и сейчас, для оглядывания в прошлое не было ни времени, ни желания, потому попытка властей отметить 45-летие Победы в Отечественной войне воспринималась как утомительный, ненужный, бестактный нажим, отвращение к которому усиливалось от сопровождающей подобные мероприятия казёнщины и лишённого всякой искренности бубнежа.
Победа – святая, священная, действительно со слезами на глазах – той весной казалась чужой и ненужной: да, мы помним и ценим, но сейчас, когда решается уже наша судьба, когда каток истории едет уже по нашим жизням, отвлекаться, чтобы разделить начальственный официоз, нет ни возможности, ни желания.
Ровно то же самое я испытываю сегодня – тридцать лет спустя – когда, погружаясь во всё более ужесточающийся карантин, конца которому не видно, а все бодрые прогнозы, после непрекращающейся лжи, воспринимаются как издёвка, меня пытаются отвлечь приготовлениями к празднованию.
Воздушный парад, ставший эрзацем отменённого шествия по Красной площади, вечерний салют, который нельзя посмотреть непосредственно на улице, профанация Бессмертного полка с выставляемыми в окна портретами, барское дозволение выйти на балкон, чтобы попеть военные песни, и, вишенкой на торте, обещанное обращение Путина 9 Мая к нации из центра вымершего города, – всё это настолько мимо, настолько позорно, настолько постыдно, что хочется воскликнуть: «Хватит глумиться над Победой, ёбаные рогатые твари!»
Когда у вас главным ньюсмейкером на протяжении последних недель оказывается московский мэр, когда главная новость, которая непременно затмит 75-ю годовщину, это введение обязательного ношения масок в столице, когда, в ответ на заявленное обещание федеральной власти ослабить карантин, его лишь ужесточают, – о каком праздновании можно вообще говорить.
Правильно: ни о каком. Потому не будем увеличивать отвращение и неловкость.
